Почему же честолюбивым родителям, обладающим здравым смыслом, можно обойтись без профессиональной подготовки? — Я думаю, всё дело в том, что хорошие решения достаточно очевидны: они лежат, что называется, на поверхности и не требуют изощренности ума. Однако нужна незаурядная стойкость и уверенность в себе, чтобы противостоять тому вездесущему давлению, которое исподволь принуждает к абсурдному образу действий. Разве курильщик не знает, что курить вредно? — Знает, но курит. Разве алкоголик не знает, что нельзя пить водку? — Знает, но пьет. Разве матери не знают, что детей надо вскармливать грудью? — Знают, но у них нет молока. И в тех странах, где полки магазинов завалены сигаретами, алкогольными напитками и детским питанием, по-другому просто быть не может. Силы, ведущие родителей к неудаче, столь же скрытны и могущественны, как и те, что толкают иных людей на путь алкоголизма.

В ранних Никитинских текстах в качестве проводников этих сил выступают бабушки: они живут вместе с родителями и детьми в одном доме и постоянно во всё вмешиваются. Как только родители начинают проводить в жизнь свои педагогические задумки, бабушки тут как тут:

— Разве это воспитание? Это дрессировка, так животных дрессируют!

— И что вы за люди, какие вы родители, вам бы только родить, а там пусть растут как трава — никакой заботы!

— Вы что, его уморить хотите? Совсем с ума сошли! Завтра же будет воспаление легких. Вот увидите!

Стоит родителям отвернуться, как бабушки подступают непосредственно к внукам:

— Не беги, упадешь! Тише, тише, ты, угорелый! Расшибешься!

— Бедный ты мой! Дорогой ты мой! И никто тебя на ручки не берет! Все забыли Алёшеньку.

Эта ситуация хорошо мне знакома. Мне самому пришлось прожить с тещей в одной квартире в общей сложности больше года. Всё это время теща настойчиво стремилась привить моим детям такие человеческие качества, как трусость, слабость, безволие, беспомощность, капризность, изнеженность, болезненность. Мои попытки противостоять этому приводили к бурным семейным скандалам, и теперь она меня иначе, как уродом, не называет.

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что, с точки зрения общераспространенной морали, я был не прав, а моя теща права. Она делала самые обычные, «невинные» вещи. Вот, например, мой двухлетний ребенок подходит к стулу перед обеденным столом. В этот момент теща бросается к нему, берет под мышки, усаживает, подкладывает под спину подушечку и задвигает шторку, чтобы солнышко на головку не светило. А когда мой ребенок спотыкается, падает и начинает хныкать, теща тут же подхватывает его на ручки, осыпает ласками, дает шоколадку и усаживает на колени смотреть телевизор. Что ж тут, казалось бы, такого? На то она и бабушка, чтобы заботиться о внуках. Если бы мои претензии к теще были вынесены на общественный суд, я бы, безусловно, проиграл дело.

В Никитинских текстах бабушкам отведена роль чуть ли не комических персонажей, которые своими нелепыми действиями выгодно оттеняют правильность авторской точки зрения. В конце концов бабушки неизменно попадают впросак: их пугающие предсказания не сбываются, а попытки огородить ребенка от опасностей приводят к прямо противоположным результатам — беду удается предотвратить только благодаря своевременному вмешательству родителей.

Насколько я могу судить по своему опыту, проблема чересчур заботливых бабушек не так-то легко разрешается. Во-первых, я не уверен в безобидности предсказаний, даже если они и не сбываются. Эти предсказания имеют форму проклятий: «Вы думаете сделать из них гениев? Да кому это нужно! Ничего у вас не получится! Они только вырастут несчастными людьми! Они всю жизнь будут вас ненавидеть!» Моя теща всегда выкрикивала подобные слова в присутствии детей, показывая на них пальцем. При этом она придавала своему голосу громоподобное звучание и по окончании реплики выбегала из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью. Я уверен, что такие эпизоды нашей семейной жизни так или иначе отложились в детской памяти. Как знать, может быть, когда-нибудь, в минуту душевного кризиса и страшного напряжения сил, бабушкино проклятье всплывет в сознании уже взрослых внуков, и это будет той маленькой каплей яда, которая помешает им выстоять.

Во-вторых, в присутствии бабушки я уже не могу нормально исполнять свои родительские функции. Если ребенок упал и плачет, то это весьма деликатная ситуация. С одной стороны, он нуждается в ободрении и поддержке, с другой стороны, он не должен получать вознаграждения за свои падения. Мне важно прежде всего убедиться, что он не переломал рук и ног и может подняться самостоятельно. Если ничего страшного не случилось, я спокойно жду, пока он встанет на ноги и подойдет ко мне за утешением. Теперь уж я могу его ласкать сколько угодно: поощрение он получает не за то, что упал, а за то, что поднялся. Если же вместо всего этого я вынужден бежать наперерез спешащей «на помощь» бабушке и вступать с ней в педагогический диспут, то ребенок просто выпадает из поля моего внимания.

В-третьих, судя по моей теще, «заботливые» бабушки не склонны воспринимать доводы здравого смысла и готовы отстаивать свое «святое право» баловать внуков, чего бы им это не стоило. Они ведут борьбу под девизом: «Раз вы не хотите, чтобы было по-моему, так пусть всем нам будет плохо!» В тот год, когда мы жили вместе с родителями жены, у тещи развилась гипертоническая болезнь, у жены обострился гастрит, а наш брак оказался на грани развала. Всё мое родительское рвение оказалось совершенно бессмысленным: оно привело к такой кошмарной обстановке в доме, что рассчитывать на какие-либо успехи в воспитании не приходилось. Для блага же детей было бы лучше, если бы я отступился, полностью сдал их маме и бабушке, а сам целыми днями пропадал на работе и по вечерам пил водку.

Однако я не способен на такое объективно правильное решение. Мысль о том, что мои дети перестанут быть моими детьми, а превратятся в тещиных внуков, для меня невыносима. Если бы тогда у нас не было возможности отселиться, то конфликт продолжал бы нарастать: это было бы медленное взаимное истребление людей, принадлежащих, в сущности, к одной ячейке общества и призванных, на самом-то деле, сообща бороться за выживание. В финале нас ожидали бы инсульты, инфаркты, психические расстройства и дележ детей в судебном порядке.

Мне очень интересно, какие мотивы двигали моей тещей. С ее стороны тут тоже явно было задето что-то личное, корыстное и в высшей степени приоритетное. Разумеется, сама она пыталась представить дело так, будто только и думает, что о «благе ребенка». Но я неоднократно убеждался, что это не соответствует действительности. К примеру, мне так и не удалось уговорить ее не оставлять красочно оформленные баллончики с ядохимикатами на полу возле кухонной раковины, где они легко могли стать добычей малыша.

Одну гипотезу на этот счет я рискну, пожалуй, высказать. Маленький ребенок вызывает у взрослых людей, особенно у женщин, физиологическую реакцию нежности. Это известно всем, кто выводит детей на прогулку и обращает внимание на лица прохожих. Когда же внук или внучка живут в одной квартире с бабушкой, у той развивается такой нестерпимый зуд нежности, что она становится невменяемой. Будучи на пенсии и страдая от безделья, она подстерегает ребеночка на каждом шагу и пользуются малейшим предлогом, чтобы потрогать его и обратить на себя его улыбку. Она окружает его заботой и осыпает конфетками. До ее сознания не доходит, что она портит его. Она живет по модному нынче принципу «здесь и сейчас» и не задумывается о будущем — вероятно, потому, что его, этого будущего, осталось у нее не так уж и много.

Отредактировано: май 2012