<< Назад  |   Оглавление  |   Далее >>

Три коварные ловушки на пути к иностранному языку и как в них не угодить

Лекция 13. Ловушка третья: заниматься не языком, а языковедением

Дорогие коллеги!

Знаете ли вы, как проходят уроки музыки в старших классах немецких гимназий? Вы мне, возможно, не поверите, но это факт: уроки музыки в немецких гимназиях проходят точно так же, как и всякие другие уроки. Ученики сидят за партами и записывают в тетрадки объяснения учителя. Единственная особенность состоит в том, что рядом с учителем стоит рояль, и когда учитель диктует ученикам определение какого-нибудь, скажем, неаполитанского секстаккорда, он может сразу же продемонстрировать, как этот аккорд звучит. Рояль используется также во время контрольных работ: учитель играет, например, какой-либо музыкальный фрагмент, а ученики должны определить, какая в нем использована гармония.

А как проходят в немецких гимназиях выпускные экзамены по музыке? Ну, конечно, ученики должны продемонстрировать, как они усвоили пройденный материал. Для этого они должны, среди прочего, сами сесть за рояль и отыграть перед комиссией пятнадцатиминутную концертную программу, из которой десять минут занимают произведения по собственному выбору, а оставшиеся пять минут приходятся на так называемую обязательную часть. По желанию ученика, рояль может быть заменен на вокал или другой музыкальный инструмент из специального министерского списка.

Мне рассказал об этом мой сын, которому как раз довелось изучать музыку в немецкой гимназии и сдавать по этому предмету выпускной экзамен.

— Но это же полнейший абсурд! — возмутился я. — Как можно обучать музыке, если вас на уроках даже не подпускают к музыкальному инструменту! И как можно после этого требовать, чтобы ученики на экзамене демонстрировали искусство исполнения!

— Ах, папа! — ответил он. — Тебе с твоим русским менталитетом никогда не понять немецких порядков. Ведь музыка — это предмет по выбору, и все прекрасно понимают, что выбирают ее только те, кто уже и без того давно занимается музыкой помимо школы. Лишняя хорошая оценка в аттестате никогда не помешает. А как бы ты хотел, чтобы проходили уроки по музыке?

— Ну, надо уж по крайней мере, чтобы ученики хотя бы по очереди подходили к роялю и сами тоже что-нибудь играли.

Но тут я осекся, потому что осознал в полной мере, какую невероятную глупость я сморозил. Мой сын не преминул воспользоваться моментом.

— И ты считаешь, что так, подходя по очереди к роялю, можно выучиться музыке? — ехидно спросил он.

Пришлось мне выкручиваться.

— Нет, конечно, — ответил я. — Но тогда все формальности были бы соблюдены, и учителя могли бы с полным правом требовать от вас на экзамене исполнения концертной программы.

— И это, по-твоему, было бы не абсурдно?

— Но именно так устроено преподавание по всем остальным предметам. Пусть это и абсурдно, но так по крайней мере принято, и возразить против этого было бы нечего.

— Чему же ты тогда возмущаешься? Просто у немцев принято чуть-чуть больше абсурда, чем у русских, только и всего.

Впоследствии мне доводилось пообщаться с некоторыми немецкими учителями музыки. И должен сказать, что, по сравнению с учителями по другим предметам, они производили на меня впечатление людей значительно более здравомыслящих. Они говорили:

— Да, в рамках школьных занятий у нас нет никакой возможности научить ваших детей играть на музыкальных инструментах. Но мы, по крайней мере, не лицемерим и не делаем вид, что учим. Мы ограничиваемся тем, что разбираем на уроках некоторые вопросы музыковедения. Считайте, что это просто дополнительные сведения, которые могут быть полезны тем, для кого музыка значит больше, чем школьный предмет.

Ах, если бы преподаватели английского или любого другого иностранного языка были бы столь же откровенны! Они бы тогда сказали:

— На наших уроках мы не можем вложить в вас навык общения с англичанами и американцами. Грамматика, лексика и всё то, что мы тут проходим, — это не более, чем научно-теоретические сведения, которые вам, возможно, пригодятся, когда вы будете нарабатывать этот навык в другой обстановке.

Действительно, знания, которые дают курсы английского языка — это не то, что непосредственно нужно, чтобы владеть английским языком, точно так же, как наука о музыкальной гармонии — это не то, что непосредственно нужно, чтобы уметь играть на фортепиано. Большинство англичан и американцев прекрасно говорят по-английски, даже не догадываясь о существовании тех грамматических правил, которые мы изучаем на уроках английского языка, и уж тем более не имея ни малейшего представления об «английской лексике», под коей мы подразумеваем привязку английских слов к их приблизительным русским аналогам.

Подобно этому, англичане, которые хотят освоить русский язык, учат массу правил русской грамматики, о которых мы, русскоговорящие люди, в большинстве своем никогда не слыхивали. И даже если мы подсмотрим эти правила в каком-нибудь учебнике русского языка для иностранцев, то мы от этого ни на самую малость не станем лучше говорить по-русски. Многие из вас без труда назовут десяток-другой неправильных английских (немецких, французских) глаголов. А если я попрошу назвать десять неправильных глаголов русского языка?

Вот вам характерный пример. Мальчик из русскоговорящей семьи, которая только недавно переехала в Германию, взял себе «русский язык» в качестве школьного предмета по выбору — в полной уверенности, что тут-то он по крайней мере будет блистать своими знаниями и учиться только на «отлично». Не тут-то было! На первой же контрольной работе по русскому языку он получил твердый «неуд». А всё потому, что в этой работе нужно было перевести русские слова на немецкий язык. Слова, сами по себе, были ему, конечно, прекрасно знакомы, но какие, по мнению учителя, им должны соответствовать немецкие эквиваленты — это было ему, увы, неведомо.

Я хорошо знаю этот эффект по своим детям. Проучившись в немецкой школе более десяти лет, они владеют немецким языком не хуже, чем немцы. Когда я их спрашиваю: «Что немцы говорят в таком-то и таком-то случае?» — я мгновенно получаю исчерпывающий ответ. Но когда я прошу их перевести на немецкий язык какую-нибудь русскую фразу, оторванную от конкретной ситуации, они словно впадают в ступор. Чтобы выполнить мою просьбу, им требуется на удивление много усилий и времени. Очевидно, всё дело в том, что они осваивали немецкий язык не по словарям, и потому немецкие и русские слова в их памяти никак друг с другом не связаны. Такая связка им бы, безусловно, пригодилась, если бы они захотели стать переводчиками, но она совершенно не нужна ни для того, чтобы говорить по-немецки, ни для того, чтобы говорить по-русски.

Учась в немецкой школе, мои дети, разумеется, тоже всегда по возможности выбирали предмет «русский язык». Их учительница заявила мне однажды с назидательной гордостью, что на ее уроках всё устроено по справедливости и дети из русскоговорящих семей не получают явных преимуществ перед остальными учениками. Грамматика русского языка — в особенности в том виде, как она изложена в немецком пособии — дается одинаково трудно и тем, и другим.

Этот эффект работает и в обратную сторону. Я знал русскоязычную девочку, с заметным трудом говорящую по-немецки, которая в немецкой гимназии на уроках немецкого языка получала исключительно отличные оценки — на зависть и к негодованию одноклассников из исконно-немецких семей, которым этот предмет никак не давался — вплоть до того, что они оставались из-за него на второй год.

Давайте, наконец, внесем ясность в вопрос, для чего нужны грамматика и прочие разделы языкознания, кому и в какой мере они могут понадобиться. Прежде всего отметим, что универсального рецепта освоения иностранных языков не существует. Мы все разные, и у каждого свой оптимальный способ усвоения информации. Есть люди наблюдательные, с хорошей, почти фотографической памятью. Им достаточно, например, разок взглянуть на дерево — и они сразу увидят там крошечную серенькую птичку — соловья. А есть люди рассеянные, с плохой памятью. Они вообще не слышат пения птиц, пока кто-нибудь в их присутствии не произнесет:

— Ну надо же, какой маленький, а как, чертенок, заливается!

Тогда они встрепенутся и спросят:

— А? Что? Где?

— Да вон: на дереве.

— На каком дереве?

Если теперь им терпеливо показать на дерево, и объяснить, на какой по счету ветке поискать глазами, тогда они скажут:

— Да, действительно, птица. Да, действительно, щебечет.

Вечером, придя домой, рассеянный человек покопается в своей обширной библиотеке, достанет справочников, определителей, энциклопедий, просмотрит множество картинок, прочитает массу статей о соловьях — и отныне он будет их слышать и видеть ничуть не хуже, а, пожалуй, даже и лучше, чем его наблюдательный приятель.

Сильная сторона людей с плохой памятью заключается в том, что, в порядке компенсации, они вынуждены читать справочную литературу и развивать в себе аналитическое мышление. Именно такие люди становятся учеными: зоологами или языковедами (в то время как их наблюдательные приятели так и остаются художниками и поэтами). Понятно, что грамматические справочники, словари и методические пособия по изучению иностранных языков составляются именно языковедами, но отнюдь не поэтами, — и предназначены они, разумеется, не для поэтов, а для людей аналитического склада ума, которым без грамматики никак не обойтись. Грамматика нужна им для того, чтобы подмечать, понимать и запоминать в иностранной речи всякие тонкости, которые иначе остались бы незамеченными.

Грамматика — это своего рода мнемонический инструмент, который позволяет структурировать человеческую речь. Польза от этого инструмента состоит в том, что структурированная информация прочнее застревает в памяти. Грамматика — это, образно говоря, ящички и полочки, по которым удобно раскладывать язык, предварительно подвергнув его расчленению.

Важно помнить, что грамматика, как и всякая теория, — это лишь выдумка ученых: она призвана в какой-то мере отражать реальность, но не подменять ее. Если у вас на столе лежит научный труд под названием «Птицы», то внутри него вы не найдете никаких птиц, а только их классификацию и описание. Если вы хотите завести у себя настоящих, живых птиц, вам следует искать их в другом месте. Точно так же, в учебнике под названием «Английский язык» не содержится английского языка. Как бы тщательно вы этот учебник ни штудировали, английским языком вы от этого не овладеете. Вы всего лишь выучите инструкцию, как его препарировать и расфасовывать по ящичкам.

Когда вы делаете упражнения на грамматику, вы совершенствуетесь не в практическом применении языка, а именно — в деланье упражнений на грамматику. Точно так же, когда вы решаете задачи по теории музыки, вы овладеваете именно теорией музыки (что, конечно, очень похвально), но отнюдь не навыком игры на фортепиано. Когда вы учите отдельно выписанные вокабулы, вы всего лишь пытаетесь занести в память изолированные связи между иностранными и русскими словами — и не более того.

Ученым-языковедам, которые пишут учебники по иностранным языкам, свойственна естественная человеческая слабость: они несколько преувеличивают роль своих научных достижений. Они представляют дело так, что знание открытых ими закономерностей уже само по себе позволяет понимать и генерировать иностранную речь — без погружения в иностранную культуру, без общения с иностранцами, без живого языкового опыта. Увы, таких высот наука пока не достигла. Грамматику и лексику можно уподобить разве что костылям, которые позволяют кое-как ковылять по незнакомой местности. С их помощью вы можете как-то изъясняться и расшифровывать тексты на иностранном языке, опираясь на опыт использования родного языка. Такие костыли бывают, безусловно, иногда очень полезны, однако отработка приемов хождения с костылями — это не то, что поможет вам когда-либо их отбросить и начать ходить собственными ногами.

Следует особо отметить, что грамматика не единственный способ структурирования языка и к тому же подходит он далеко не всем. Например, дети до десяти-двенадцати лет в принципе не обучаемы грамматике, что не мешает широко распространенному убеждению, что иностранные языки даются им необыкновенно легко. Вероятно, эта легкость обусловлена в том числе и тем, что никто не пытается обучать детей иностранному языку через грамматику. Впрочем, и многие взрослые — в особенности, сохранившие детскую непосредственность и впечатлительность — испытывают серьезные трудности с грамматикой. Им иногда гораздо проще освоить язык, опираясь не на грамматику, а, например, на визуальные образы, которые порождаются у них в воображении человеческой речью.

Я не устаю повторять: если мы хотим освоить иностранный язык, нам ни в коем случае не стоит ориентироваться на школьные методы. Специфика массовых учебных заведений такова, что если там что-то и преподают, то только в теории. Ученики на уроках музыки не играют на музыкальных инструментах, на уроках биологии не выращивают растения и не ухаживают за животными, на уроках химии не изготовляют пороха, на уроках художественной литературы не слагают стихов, на уроках иностранного языка осваивают не язык, а языковедение. Когда же мы занимаемся чем-либо не ради получения диплома об образовании, а для себя — будь то музыка, садоводство, химия или поэзия, — нам и в голову не придет делать это так, как в школе. Точно так же, если вы хотите говорить на иностранном языке, пожалуйста, не попадайте в эту ловушку, которая в нашем перечне ловушек выступает под номером 3, а именно: поменьше занимайтесь теоретическим языкознанием (хотя, не спорю, это весьма достойная вещь), и побольше — самим языком!

Давайте проведем один мысленный эксперимент. Допустим, вы хотите овладеть английским языком. И вот, вам посчастливилось встретить волшебника, который выложил перед вами две большие стопки книг. В первой стопке собраны всевозможные учебники, справочники и словари английского языка, а во второй — самые известные произведения самых популярных англоязычных писателей, разумеется — в оригинале. Волшебник вам говорит:

— Я сейчас взмахну волшебной палочкой, и, по вашему желанию, в одно мгновение сделаю так, чтобы вы полностью знали наизусть содержание одной из этих двух стопок. Скажите только, какую стопку вы выбираете!

Подумайте, пожалуйста, над этим вопросом, а пока — до свидания, до новых встреч!

Дополнение

Очень поучительную историю рассказывают про великого французского лингвиста Антуана Мейе (1866-1936) — основателя французской лингвистической школы, автора множества блестящих работ по десяткам языков, в том числе знаменитой книги «Основные особенности германской группы языков». Однажды он читал лекцию в Лейпциге. Читал он ее, естественно, для немцев, но — на французском языке, потому что ни на каком другом языке он говорить не умел. После лекции мсье Мейе пошел на вокзал, чтобы сесть на поезд до Парижа. Однако на поезд он не сел, а сел на скамейку неподалеку от вокзала и просидел на ней с грустным видом всю ночь до утра, пока какой-то прохожий, по счастливой случайности умеющий изъясняться по-французски, не обратил внимания на его грустный вид и не выручил его из беды. Оказывается мсье Мейе не знал, какие слова нужно сказать немцу-кассиру, чтобы купить билет на поезд.