<< Назад  |   Оглавление  |   Далее >>

Три коварные ловушки на пути к иностранному языку и как в них не угодить

Лекция восьмая. Труд невольника неэффективен

Дорогие коллеги!

В прошлый раз мы в качестве примера рассмотрели две учебные задачи, которые являются вполне посильными, если решать их самостоятельно, и которые становятся совершенно неразрешимыми, если обратиться за «помощью» к преподавателю. При этом, заметьте, речь шла даже не о посещении курсов в составе какой-то группы, а об индивидуальных занятиях с профессиональным репетитором, то есть о такой форме обучения у преподавателя, которая как будто должна быть наиболее эффективной.

Теперь, прежде чем перейти от частных примеров к обобщениям, я хотел бы сделать одну важную оговорку. Говоря о вреде преподавателей, я, безусловно, могу поневоле задеть чувства каждого конкретного представителя этой профессии, но я далек от того, чтобы делать какие-то личные нападки. Преподаватель вредит не в силу каких-то своих личных качеств, а лишь в той мере, в какой он является составной частью сложившейся системы образования. На самом деле, преподаватели сами являются жертвами этой системы, причем в значительно большей степени, чем ученики.

Когда человек в свои юные годы выбирает профессию учителя-педагога-преподавателя, он, разумеется, полон самых благих намерений. Он хочет посвятить свою жизнь тому, чтобы сеять разумное, доброе, вечное. Но вот, после многолетней подготовки к желанной профессии он получает заветный диплом, приступает к работе — и тут его с неизбежностью ожидает тяжелейший шок. Его ранние наивные представления о будущей жизненной миссии разбиваются вдребезги о жестокую реальность. А реальность, в которую он попадает, такова, что для посева разумного, доброго, вечного нет ни семян, ни почвы. Он оказался обманут самым подлым образом. Он-то рассчитывал на то, что его жизнь будет заполнена почетным, благородным трудом. Он верил в это. Он потратил несколько лет, чтобы приобрести диплом, который дает право таким трудом заниматься. А теперь вдруг выясняется, что ему будут платить зарплату только при условии, что он будет делать совсем не то, на что он рассчитывал, — нечто такое, что к разумному, доброму, вечному не имеет ни малейшего отношения.

Надо быть героем, чтобы при таких обстоятельствах гордо хлопнуть дверью и уйти из профессии. Подавляющее большинство обманутых всё же остаются, преодолевают первоначальный шок и как-то приспосабливаются. Постепенно они привыкают лицемерить, выдавать желаемое за действительное и, таким образом, распространяют обман, от которого сами в первую очередь когда-то жестоко пострадали, да и, собственно, никогда не переставали страдать.

Лицемерие, которым пропитана атмосфера любого учебного заведения — будь то школа или вуз — не позволяет замечать самых очевидных, вопиющих нелепостей, которые, казалось бы, должны сразу бросаться в глаза. Разве не очевидно, например, что в науке дидактике следовало бы выделять, как минимум, две принципиально разные задачи, соответствующие разным исходным условиям?

Первая дидактическая задача заключается в том, чтобы обучить ученика, который сам хочет учиться. Он активно интересуется учебным предметом и использует всякий удобный случай, чтобы обогатиться знаниями и умениями. Он не перестанет совершенствоваться даже в том случае, если у него не будет никакого учителя и ему не надо будет сдавать никаких экзаменов.

Совершенно другая дидактическая задача возникает тогда, когда требуется обучить ученика, который не хочет учиться. Учебный предмет ему совершенно не интересен и, скажем откровенно, вряд ли когда-либо пригодится в реальной жизни. Он занимается им лишь поневоле. Он рад любой возможности увильнуть от занятий, а после сдачи экзамена выбросит все свои тетрадки и учебники в мусорный бак за ненадобностью.

Казалось бы, первая задача очень перспективна, и на ее решение должны быть направлены лучшие педагогические умы. Вторая же задача, напротив, кажется совершенно бессмысленной, и возникают большие сомнения, а стоит ли, вообще, тратить на нее время педагогов и деньги налогоплательщиков. А что же в действительности?

А в действительности, если будущая Софья Ковалевская и будущая уборщица придут в школу к профессиональному педагогу, то он посадит их за одну парту и будет обучать их математике по одной и той же стандартной методике, утвержденной в министерстве образования. Министерство образования, как известно, строго следит за тем, чтобы все дети были поставлены в одинаковые условия, чтобы у всех были равные шансы. Каков будет результат? Можно с уверенностью утверждать, что будущая уборщица раскроет впоследствии весь свой потенциал в полной мере и действительно станет уборщицей. Перспективы Софьи Ковалевской не столь определенны. Пожалуй, у нее еще есть шанс стать Софьей Ковалевской, при условии что она решительно будет прогуливать школьные уроки. Если же она будет наведываться в школу слишком часто, то там у нее велик риск заразиться идеей, что на свете нет ничего скучнее, чем математика, и никакая она не Софья Ковалевская, а такая же уборщица, как и ее соседка по парте.

Дорогие коллеги! Вы все еще ищете хорошую методику изучения иностранного языка? Кто вам роднее по духу: Софья Ковалевская или уборщица? Вы честолюбивы или стараетесь быть как все? Вы хотите освоить иностранный язык или вам это надо? Вы уже знаете какой-то язык, кроме русского, или даже русским владеете кое-как? Вы хорошо разбираетесь в грамматике русского языка или для вас это темный лес? Кто вы, вообще, по складу ума: физик или лирик, технарь или гуманитарий? Как работает ваша мысль: абстрактно-логически или наглядно-образно? Какая память у вас развита лучше: зрительная или слуховая? Кто вы: экстраверт или интроверт? Вы усидчивы или непоседа? У вас много свободного времени или вы безмерно загружены работой? Вы богаты или не очень? Есть ли среди ваших знакомых носители языка? И наконец, простите за неполиткорректность: сколько вам лет и кто вы по половой принадлежности, мужчина или женщина?

Разве можно составить сколь-нибудь приличную учебную методику без учета этих и огромного множества других факторов, составляющих вашу личность? Конечно, нельзя — сколько бы профессионалы от образования над этим не бились. Можете не сомневаться: ни одна из существующих методик для вас совершенно не подходит. Методика — это абстрактное решение дидактической задачи, полученное при полном игнорировании реальных условий.

В своей сущности, методика — это инструмент управления учебными заведениями в руках министерских бюрократов. Это инструкция, жестко регламентирующая действия преподавателей, находящихся на государственной службе. Ее назначение — обеспечить единство учебного процесса по всей стране. Она связывает преподавателя по руками и ногам, убивает в нем нормального, живого человека и превращает в роботизированного чиновника.

Разумеется, во всех педагогических вузах, во всех центрах подготовки будущему специалисту настоятельно внушается, что методика — это альфа и омега всего учебного процесса. Не удивительно, что всякий профессиональный преподаватель искренне убежден, что работать без методики никак не возможно. Эту идею, к сожалению, быстро перенимают и ученики — чуть ли не с первых же дней посещения начальной школы.

Дорогие коллеги! Есть ли у вас дети? Пробовали ли вы их чему-нибудь обучать? Если да, то вы, наверняка, обратили внимание: заниматься с дошкольником очень приятно и увлекательно. Вы просто подлавливаете ребячий интерес — и садитесь на него, как на конька: «Хочешь знать, как пишется твое имя? Хочешь? Вот смотри! Давай посчитаем, сколько тут букв! А, знаешь, как они называются?» Слово «хочешь?» является настоящим волшебным ключиком, с помощью которого можно открыть все двери.

Но стоит маленькому человечку переступить порог школы, как сразу же начинаются проблемы. Там ведь никто не пытается подловить его интерес. Там слово «хочешь?» не в ходу. Там в ходу слово «должен!». И вот — ребенка как подменили. Даже когда вы говорите ему «хочешь?», ему всё равно слышится «должен!», и он отвечает «нет!». Его любопытство катастрофически усыхает. Вещей, которые ему интересны, становится всё меньше и меньше. Все попытки вложить в него что-то новое встречают лишь сопротивление: «А зачем это? Нам этого не задавали! Это не нужно. Учительница нам не так объясняла. А от других детей родители этого не требуют».

А что же касается старшеклассников... Ох! На их потухшие лица просто больно смотреть.

При всем том, что тяжкая доля преподавателя достойна искреннего сочувствия, он всё-таки занимает отнюдь не последнюю ступеньку в иерархии образовательной системы. И хотя сеятеля разумного, доброго, вечного из него не получилось, он всё же получает зарплату за свой скорбный труд. Он наделен, пусть узкой, но всё же зримой зоной принятия решений и худо-бедно справляется с ролью надсмотрщика над учениками. Ученики же, занимая низшую ступень иерархии, имеют много общих черт с другими классическими обитателями низшей ступени, а именно: с рабами. Им не позволено принимать самостоятельных решений, они должны делать лишь то, что им предписано свыше, и никакой зарплаты они не получают. От классических рабов их отличает главным образом форма наказания за проявление самостоятельности, за отказ подчиняться. Всё-таки их не убивают, и даже в последнее время не порют — им просто ставят неудовлетворительные оценки, не выдают аттестатов, всего-навсего лишая шансов найти в будущем хорошую, высокооплачиваемую работу.

Труд ученика имеет еще одно немаловажное сходство с рабским трудом — он отличается крайне низкой производительностью. Раб, работая, думает не о том, как бы ему получше выполнить работу. Все его мысли вращаются вокруг лишь одного центрального пункта: когда же наконец наступит перерыв и можно будет хоть немножко отдохнуть? Так же и ученик. Едва приступив к учебе, он уже мечтает о каникулах, а вовсе не о том, чтобы приобрести как можно больше знаний и умений. Учебный процесс в любом учебном заведении устроен так, что он очень быстро отбивает охоту по-настоящему учиться даже у самого любознательного ученика.

Допустим преподаватель английского языка задал ученику выучить десять новых слов по теме «защита окружающей среды». А ученика данная тема нисколько не интересует, зато он горячо увлечен Шекспиром, который к английскому языку имеет, пожалуй, ничуть не меньше отношение, чем защита окружающей среды. И вот ученик, вместо того чтобы заучить десять заданных преподавателем слов, выучивает наизусть десять сонетов Шекспира — естественно, в оригинале. Спрашивается: какую оценку по английскому языку он получит на следующем уроке? Конечно же, он получит двойку, потому что урока он не учил, а в сонетах Шекспира, как назло, не попадается ни одного слова по теме «защита окружающей среды».

Скорее всего, ученик даже не будет иметь возможности сообщить преподавателю о том, что знает наизусть шекспировские сонеты. Едва он заговорит от Шекспире, тот сразу же его перебьет:

— Не отвлекай нас от темы, мы и без того отстаем от плана.

А сам преподаватель, разумеется, никогда не скажет:

— Кто может прочитать нам что-нибудь из Шекспира? Поднимите руку!

Ставя двойку, преподаватель будет искренне убежден, что воздает по справедливости за отсутствие должного прилежания. И если ученик и впредь будет увлекаться Шекспиром в ущерб темам, предусмотренных учебным планом, то он окончательно утвердится в статусе плохого ученика. Он рискует не сдать экзамена и не получить аттестат.

Принято говорить, что преподаватели передают своим ученикам знание. Это верно лишь в переносном смысле и лишь отчасти. Полная же правда заключается в том, что когда преподаватель «передает» ученику крупицу знания, он одновременно обесценивает все остальные человеческие знания, которые в ней не содержатся. Да и сама эта крупица сохраняет свою ценность только до следующей контрольной работы или экзамена.

Конечно, наш пример с сонетами Шекспира носит чисто умозрительный характер. Увлекаться предметом, проявлять инициативу — это настолько абсурдно, настолько невыгодно, что в реальной жизни всякое увлечение умирает в зародыше. Хорошим учеником считается не тот, кто увлечен предметом, а тот, кто беспрекословно подчиняется требованиям преподавателя.

Но раз мнение ученика ничего не значит, раз его инициатива подавляется, то вся учеба неизбежно становится нудным, мучительным занятием. Мы тут имеем дело с классическим порочным кругом. Учеба неприятна, и потому приходится заставлять учеников учиться насильно. Учеба носит насильственный характер, и потому она неприятна. Профессиональный преподаватель настолько привык работать в этом порочном кругу, что не представляет себе, как может быть по-другому. Для него просто не существует той дидактической задачи, которая, казалось бы, является самой естественной и которую мы сформулировали первой: Как максимально поспособствовать ученику, который сам хочет учиться? Независимо от сложившихся в реальности условий, профессиональный преподаватель всегда решает исключительно вторую задачу: Как навязать ученику знания через «не хочу»? Весь учебный процесс, все существующие методики во всех учебных заведениях предполагают только такое положение вещей и неизменно воспроизводят его. Хорошим считается такой преподаватель, который способен впихнуть знания в самых отъявленных лентяев и бездельников.

Почему ученик подчиняется требованиям преподавателя? На этот вопрос есть лишь один ответ. Не потому, что это ему приятно, не потому, что это ему интересно, а потому, что он должен, потому, что так надо. Понятие «долг» специально изобретено для того, чтобы скрашивать неловкость, которая возникает у участников и зрителей сцен насилия. Тот, кто осуществляет насилие, может как ни в чем ни бывало продолжать считать себя приличным человеком — ведь он только исполняет свой долг. Тот, кто подвергается насилию, может не только утешится, но даже испытать гордость от сознания добросовестно выполненного долга. Хорошие отметки в школе — это же основание для гордости, не так ли? Приятно тешить себя иллюзией, что ты следуешь долгу добровольно, и не думать о том, что на самом деле ты просто поддаешься шантажу — ибо всех, кто осмеливается пренебрегать своим долгом, ждет неминуемая, жестокая кара.

Однако же, подсластить пилюлю удается лишь отчасти. Бесправное, униженное положение всегда порождает недовольство, а иногда и сопротивление. Если оказывается, что учительница заболела, то классную комнату оглашают радостные крики «Ура!» Немногочисленные любимчики учителей вызывают у остальных учеников лишь презрение. Большинство старается, по возможности, саботировать требования преподавателя, подчиняясь им лишь в минимальной мере, чтобы только не нарваться на крупные неприятности. При этом особым шиком считается преподавателя обмануть — получить хорошую оценку, не уча предмет, например, с помощью подсказок или шпаргалок.

Такова типичная обстановка в учебных заведениях. И с этим приходится мириться, если нам нужен аттестат или диплом, который больше нигде, иначе как в этих учебных заведениях, не выдается. Принципиально другие перспективы открываются, когда мы хотим приобщиться к какому-либо предмету для себя — не ради диплома, а ради того, чтобы знать и уметь.

Впрочем, надо сразу оговориться, что набор предметов, которые имеет смысл осваивать для себя, весьма узок. Что толку, например, самостоятельно штудировать сопромат, если без диплома у нас всё равно потом не будет возможности работать инженером? Официальная система образования фактически монополизировала знания и умения, объявив недействительными те из них, которые получены вне сферы ее контроля.

Но как раз иностранные языки составляют в этом плане чуть ли не единственное отрадное исключение. И хотя диплом языкового вуза дает человеку определенные преимущества, владение языками, приобретенное в обход системы образования, всё-таки тоже не лишено ценности.

К сожалению, мы все провели многие годы жизни в школе и других учебных заведениях. Нам так долго не позволяли принимать самостоятельных решений, нас так долго приучали к покорности и беспомощности, что мы поневоле пришли к убеждению, что без поводыря в виде преподаватели мы не сделаем и двух шагов. И теперь, едва у нас появляется желание или потребность овладеть иностранным языком, как сразу же естественным образом возникает инфантильное стремление переложить заботу о своих успехах на какого-нибудь постороннего человека.

Что же касается преподавателя, который, конечно, только рад предложить нам свои услуги, то он тоже родом из школьной системы. Обратившись к нему за «помощью», мы получаем в его лице вовсе не помощника, готового выполнять наши просьбы, а всё того же школьного учителя — деспота и душителя всех наших инициатив. Сообща с ним, мы неизбежно воспроизводим затхлую школьную атмосферу абсурда и лицемерия, от которой мы (как, впрочем, и он) уже достаточно натерпелись. И даже если мы поначалу полны искреннего интереса и воодушевления, он не сделает ровным счетом ничего, чтобы поймать и оседлать наш интерес. Вместо этого он будет следовать какой-либо накатанной методике, полностью игнорируя всю нашу личностную уникальность и неповторимость. Он будет заставлять нас делать не то, что нам в данный момент было бы интересно, а то, что предусмотрено методикой. От всего нашего воодушевления очень скоро не останется и следа.

Если, к примеру, преподаватель примется объяснять нам какие-то скучные грамматические правила, и нам действительно станет скучно и это отобразится у нас на лице, то он сделает вид, будто этого не замечает. Он не прервет своих объяснений, а как ни в чем не бывало продолжит и дальше нагонять на нас скуку. И — самое ужасное — мы тоже не попросим его остановиться. Мы, заодно с ним, превратимся из нормальных, живых людей в унылых роботов, действующих по заранее заданной программе.

Мы всё еще руководствуемся представлениями об учебе, унаследованными от школы. Мы верим, что знания и умения, подобно хорошим оценкам в табеле успеваемости, возникают не иначе, как вследствие подчинения преподавателю. И как только мы собираемся чему-то научиться, мы автоматически оказываемся в положении невольников. А разве важно, какие чувства испытывает невольник! Пусть даже это будет скука — это абсолютно ничего не меняет. Не приходится удивляться, что вся наша учеба, даже будучи добровольной, становится столь же тягостной и столь же чудовищно неэффективной, как и обыкновенный школьный урок.

Возникает закономерный вопрос: а как же может быть по-другому? Я об этом много еще буду говорить, но сегодня ограничусь лишь парой коротких замечаний общего характера. Ответ, дорогие коллеги, на самом деле, лежит на поверхности: дело только за тем, чтобы просто обратить на него внимание. Ведь подавляющее большинство знаний, которыми мы обладаем и которыми каждодневно пользуемся, включая знание родного языка, мы получили вне стен учебных заведений — и притом без всяких преподавателей и без всяких методик.

Человек по своей натуре — существо очень любопытное. Обретение новых знаний и умений является для него естественной природной потребностью. Как и в случае всякой естественной потребности, ее удовлетворение доставляет — в норме! — огромное удовольствие. Причем, в отличие от других потребностей, она не подвержена насыщению. Как бы ни было вкусно какое-либо лакомство, мы не можем съесть его больше, чем позволяет размер нашего желудка. Однако объем информации, которую способен вместить наш мозг, практически бесконечен. Лакомую пищу для ума можно поглощать в неограниченном количестве, не боясь прослыть обжорой и растолстеть. Только знай себе наслаждайся!

Поэтому самый главный трюк заключается в том, чтобы отбросить все школьные представления об учебе и больше доверять собственным инстинктам. Если мы поглощаем знания с наслаждением, даже с жадностью, в особенности если мы неутолимы и хотим получать всё больше и больше, если нас жжет и распирает от множества нерешенных вопросов, значит, мы всё делаем правильно. Но когда мы пытаемся учиться без радости, через силу, мы совершаем преступление против своей природы, мы предаемся гадкому, отвратительному извращению.

Обретение знаний — это, по сути своей, расширение возможностей, обретение могущества и свободы. Этот процесс принципиально не совместим с униженным положением школяра, который во всем зависит от педагога-преподавателя.

Приходится только глубоко сожалеть, что насильственное обучение (в отличие от многих других насильственных действий) в нашей культуре не только не считается преступлением, но и активно практикуется в отношении практически каждого члена общества в школах и других учебных заведениях. Продолжая пищевую аналогию, школу можно уподобить пункту принудительного питания, где всем без разбору против воли вливают в рот одинаковые порции одной и той же дешевой похлебки, которую никто бы не стал есть добровольно. Усваивают ее очень немногие, а большинство — отрыгивает обратно. Разумеется, у человека, который многие годы регулярно подвергался пищевому изнасилованию, может возникнуть стойкое отвращение вообще ко всякой еде. Тем не менее, нормальное положение вещей таково: пища — всякая пища: всё, что мы помещаем внутрь себя — должна быть вкусной.

До свидания, до новых встреч!