<< Назад  |   Оглавление  |   Далее >>

Три коварные ловушки на пути к иностранному языку и как в них не угодить

Лекция седьмая. Ловушка вторая: «Пусть меня научат!»

Дорогие коллеги!

Пришло время поговорить о второй опаснейшей ловушке, в которую так легко угодить, когда мы осваиваем иностранный язык. Эту ловушку можно обозначить одним-единственным словом, а именно: преподаватель. Да-да, именно так. По страшному недоразумению, многие из нас возлагают на преподавателя большие надежды, усматривая в нем чуть ли не главный залог успеха, а в действительности он является не чем иным, как мощным тормозом.

Нынешние преподаватели утратили роль носителей и передатчиков полезных знаний. Теперь вся нужная нам информация гораздо легче и быстрей извлекается из книг, из аудио- и видеодисков, из интернета — будь то методики, материалы, образцы выполнения упражнений или ответы на какие-то частные вопросы.

По сути дела, преподаватель необходим лишь в двух особых случаях. Допустим мы осваиваем язык официальным путем — через курсы, экзамены и сертификаты. На первом занятии очередного курса преподаватель может дать нам ссылку на веб-страницу, где подробно изложены все требования, которые нам будут предъявлены на предстоящем экзамене. Такой преподаватель нам, разумеется, больше не нужен, потому что мы гораздо более эффективно сможем подготовиться к экзамену самостоятельно. Но преподаватель — это тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Ему, как и всякому человеку, очень хочется чувствовать себя нужным и полезным, и потому такой ссылки он нам, скорее всего, не даст. Вместо этого он сделает из содержания экзамена тайну, которую будет раскрывать нам маленькими порциями на протяжении всего курса. Этих сведений мы нигде, кроме как на его занятиях, не получим. Такой преподаватель, конечно, совершенно незаменим.

Второй случай также характерен главным образом для официального пути. Он возникает, впрочем, не тогда, когда мы хотим по-настоящему освоить язык, а когда нам просто нужно поднабраться каких-то минимальных знаний — лишь бы только, к примеру, не провалиться на экзамене. Если при этом занятия языком не доставляют нам ни малейшего удовольствия, если нашей силы воли недостаточно, чтобы заставить себя заниматься самостоятельно, тогда, конечно, не остается ничего другого, как возлагать все надежды на преподавателя.

Во всех остальных ситуациях преподаватель способен принести только вред. Это утверждение носит самый общий характер. Оно справедливо не только тогда, когда мы учим иностранный язык, а вообще всегда, когда без преподавателя можно, в принципе, обойтись — то есть, когда речь не идет о пилотировании самолетов, саперном деле и тому подобном. Давайте рассмотрим, почему это так, на паре конкретных примеров.

Прежде всего я хочу вам рассказать, как я сам пришел к тому, что от преподавателей следует держаться, по возможности, подальше. Я ходил тогда в седьмой класс, и у меня были в основном неплохие оценки. Особенно легко и приятно давалась мне математика, а что касается физики — моей будущей профессии, — то она мне совершенно не нравилась. Я перебивался по ней с тройки на четверку. Но буквально за два дня все переменилось.

Дело в том, что у меня был сосед по лестничной клетке, с которым у нас были этакие полудружеские-полувраждебные отношения, как это часто бывает между соседскими детьми. Он был на три года меня старше, и никогда не упускал случая продемонстрировать мне свое превосходство. Он постоянно давал мне понять, что я по сравнению с ним полное ничтожество и дурак. У него действительно были некоторые основания задирать нос: он ездил на Всесоюзные олимпиады по физике и занимал там призовые места. В интеллигентских кругах нашего провинциального города это считалось тогда большим достижением.

Однажды я подумал, что неплохо бы сбить с него спесь и доказать, что я тоже не лыком шит, что я тоже могу выступать на олимпиадах не хуже него. Начинать надо было с олимпиады городского уровня, куда вход был всем желающим. Проблема была только в том, что олимпиады проводились начиная с восьмого класса, а я ходил в седьмой. Но поскольку документов на входе все равно не проверяли, я без труда мог выдать себя за восьмиклассника. Оставалось разобраться с вопросом: что надо делать, чтобы победить?

Тогда-то я и сделал для себя кое-какое важное открытие, благодаря которому не только смог впоследствии выступать на олимпиадах по физике не хуже своего соседа, но и стал круглым отличником по всем предметам. Прежде всего мне пришла в голову мысль, что, если я хочу достичь успеха, то я не должен полагаться ни на школьные знания, ни на те методы, которыми эти знания приобретаются. Это была совершенно неожиданная идея, потому что школьные учителя всегда держатся с таким видом, будто являются профессионалами своего дела и раскрывают все таланты своих учеников максимально полным образом. А если ученик чего-то не знает или не умеет, то, значит, это просто не дано ему от природы. Я бы никогда не догадался, что к олимпиаде надо готовиться каким-то особым образом, если бы она проводилась для седьмых классов. Я бы решил, что раз меня учат физике в школе, то я уже владею этим предметом по максимуму своих способностей. Однако сама ситуация подтолкнула меня к пересмотру этих представлений. Я оказался вынужден делать нечто совершенно прежде немыслимое, а именно: учить то, чего нам не задавали, и набираться знаний помимо школы.

У моих родителей было высшее техническое образование, и дома у нас водились кое-какие книжки по физике — в том числе и для школьников. Мне очень кстати попался на глаза сборник олимпиадных задач, и в день накануне олимпиады я засел за его изучение. Едва прочитав оттуда первую задачу, я понял, что понятия не имею, как она решается. Поэтому я сразу заглянул в конец книжки, где было приведено ее подробное решение, с которыми я и ознакомился с большим интересом. Вторая задача оказалась лишь незначительной вариацией предыдущей. Я не стал на ней задерживаться, а сразу приступил к третьей. Над ней пришлось немножко подумать.

Так и состоялось мое открытие. Оказывается, задачки можно сходу сортировать на три кучки. В первую кучку попадают слишком сложные задачи. Я ни секунды не пытаюсь решать их самостоятельно, а сразу подсматриваю готовое решение. Во второй куче оказываются легкие задачки, которые я, в принципе, сразу представляю, как надо решать. Их я просто пропускаю. И, наконец, третью кучку образуют, скажем так, оптимальные задачки — те, которые у меня вызывают сомнения: вроде бы у меня и есть какие-то идеи, как подступиться к решению, но уж больно они смутные. Вот на этих-то оптимальных задачках из третьей кучки я и тренируюсь: решаю их как положено, как если бы получил их в качестве домашнего задания. По мере проработки какой-либо темы, первая, сложная, кучка пополняется всё меньше и меньше, а вторая, легкая, — всё больше и больше. Третья, оптимальная, кучка всегда остается очень маленькой.

Я успел тогда пройти подобным образом несколько первых страниц из задачника, а на следующий день пошел на городскую олимпиаду для восьмиклассников и занял там второе место. Этого было недостаточно, чтобы пройти на следующий уровень, но всё равно это стало своего рода сенсацией.

Я сразу сделался любимцем нашей учительницы по физике, и это позволило мне валять на ее уроках дурака, не делать домашних заданий и всё равно получать пятерки (заветная мечта всякого школяра!). Так прошел целый год — пока не настало время следующей городской олимпиады. За три дня до нее я перестал ходить в школу. За это время я проработал методом трех кучек все нужные разделы того же самого задачника — и уж на этот раз занял первое место. Примерно то же самое повторилось и на олимпиадах более высокого уровня. В конце концов я привез диплом победителя Всесоюзной олимпиады и тем самым продлил для себя еще на один год и любовь учительницы, и право не заниматься больше физикой.

А теперь давайте представим себе, что бы было, если бы, скажем, мои родители решили сделать из меня этакого вундеркинда — победителя олимпиад — и они наняли бы мне репетитора по физике, чтобы он подготовил меня к победе. Смог бы репетитор подготовить меня столь же успешно за те же три дня? Конечно, нет. Даже вопрос бы так не стоял. Мы встречались бы с ним, вероятно, один раз в неделю, как это бывает принято. Соответственно, мы должны были бы начать не за три дня, а этак за полгода-год до проведения олимпиады. Но за полгода до олимпиады ни малейшего интереса к физике у меня, разумеется, еще не было бы. Все эти встречи с репетитором были бы для меня только в тягость. Я занимался бы с ним исключительно через пень колоду, лишь бы отбыть номер. И даже если бы я и узнал на его занятиях что-то полезное, то всё равно за полгода успел бы это напрочь забыть.

Позволил бы мне репетитор сортировать задачки на кучки? Нет, это было бы что-то неслыханное. Он давал бы мне задания на дом, исходя из каких-то своих собственных, неведомых мне соображений, и требовал бы, чтобы я выполнял всё подряд, без разбору. При этом оптимальные задачи, из которых слагается третья кучка, составляли бы, как это всегда бывает, ничтожное меньшинство. Если я бы относился к его заданиям со всей добросовестностью, они приносили бы мне больше вреда, чем пользы. Мне пришлось бы попеременно в той или иной пропорции заниматься одним из двух: либо изнывать от скуки, оформляя легкие задачи из второй кучки, либо вырабатывать у себя комплекс неполноценности, безуспешно пытаясь одолеть сложные задачи из первой кучки.

А не справившись с задачей, мог ли бы я сразу же подсмотреть ее решение — именно в тот момент, когда мне это наиболее интересно? Нет, не мог. Потому что отношения преподавателя и ученика принципиально основаны на недоверии. Иметь доступ к решению задач ученикам не положено. Это исключительная прерогатива преподавателя. Вместо того, чтобы быстро получать интересующую меня информацию, я должен был бы дожидаться следующей встречи с репетитором и задавать ему вопросы.

Это имело бы еще и очень неприятный душок в чисто психологическом плане. Ведь в таком случае выходило бы, что я не справился с возложенным на меня заданием, не оправдал надежд, оказался не на высоте, потерпел поражение. Очень может быть, что во избежание психологического дискомфорта, я бы вообще не стал задавать репетитору никаких вопросов, а предпочел бы оставить пробелы в знаниях незаполненными.

Понятно, что в конце концов никакого победителя олимпиад из меня бы в этом случае не получилось. Мои родители, нанявшие репетитора, вздохнули бы, пожали бы плечами и сказали бы: «Значит, не дано».

Любопытно отметить, что у меня никто никогда не поинтересовался: «Леонид, что же ты такое делал, чтобы так успешно выступать на олимпиадах?» Все почему-то решили, что я увлекаюсь физикой и что у меня есть способности. Я пытался протестовать и говорил, что ни то, ни другое не соответствует действительности: физика меня нисколько не интересует, и способности у меня самые средние — а всё дело в том, что я знаю кое-какие полезные трюки, из которых не делаю секрета и которыми в любой момент готов поделиться. Я надеялся, что меня спросят: «Вот как! Что за трюки такие? А ну-ка, расскажи!» Но вместо этого мои собеседники только кивали головой и улыбались с понимающим видом: дескать, ну-ну, нечего тут перед нами скромничать.

Еще, конечно же, было решено, что у меня очень хорошая учительница по физике, и я приобрел статус ее лучшего ученика. Она и сама мне как-то призналась, что считает меня самым лучшим, самым любимым учеником. Тогда мне показалось это очень естественным, а сейчас, когда я об этом вспоминаю, меня начинает слегка коробить: какого черта! Она была со мной очень мила, но и только. Она не внесла в мои успехи ни капельки своего труда. Пусть бы уж лучше выбрала в любимые ученики того, в кого действительно максимально много вложила. В данном же случае не я от нее что-то получил, а она от меня: своими победами на олимпиадах я принес ей неплохие дополнительные баллы для аттестации на повышение квалификационной категории.

Теперь давайте рассмотрим еще один пример — на этот раз чисто гипотетического характера. Допустим я хочу усвоить большой объем информации, например — выучить наизусть роман в стихах «Евгений Онегин». Допустим, я, опять-таки, обратился для этого к услугам репетитора. Давайте прикинем, что из этого выйдет.

Репетитор на каждой встрече будет задавать мне на дом задание — скажем, выучить, очередные семь строф, из расчета по одной строфе в день. Еще он будет проверять, насколько хорошо я выучил предыдущую порцию. Так будет продолжаться целый год, поскольку в «Евгении Онегине» в аккурат столько же строф, сколько дней в году (за вычетом праздников). По прошествии же года выяснится, что последнюю, восьмую, главу я еще более или менее помню, а первые семь уже основательно подзабыл. Поэтому занятия с репетитором придется продолжить и дальше — для того чтобы повторить и закрепить пройденный материал. Все такие занятия проходят, как известно, по принципу: «Нос вытащил — хвост увяз»: пока учишь одно, забываешь другое.

Но, допустим, через пару лет я сделаю настолько большие успехи, что я смогу сдать экзамен на знание «Евгения Онегина». На экзамене я должен буду, скажем, из пухлой колоды карточек вытянуть наугад пять штук. На обратной стороне каждой карточки будет написана первая строка какой-либо строфы, которую надо будет воспроизвести дальше по памяти. Сколько строф мне удастся воспроизвести без запинки, такова и будет моя оценка за экзамен.

Допустим, я сдал такой экзамен на хорошую оценку — на твердую четверку. Проходит еще полгода — и как-то на приятельской вечеринке меня просят прочитать ради забавы какой-нибудь отрывок из «Евгения Онегина», да хоть тот, который начинается словами: «Москва, как много в этом звуке». Я долго отнекиваюсь, наконец соглашаюсь, но потом очень сожалею об этом, потому что уже через пару строк у меня случается провал в памяти, и я вынужден сконфуженно замолчать. Характерный итог занятий с преподавателем, не правда ли?

А теперь давайте подумаем, что получится, если взяться за дело самому, без помощи профессионального репетитора. В этом случае можно, пожалуй, достичь прочного результата за два месяца, причем как бы между прочим, среди других повседневных дел, не выделяя специально времени на учебу.

Прежде всего я обзавожусь портативным аудиоплеером с наушниками (смартфон в этой роли тоже подойдет) и скачиваю туда из интернета аудиозапись всего романа. По продолжительности она составляет порядка четырех часов. Это не так уж много. В течение дня я вполне могу прослушать ее от начала до конца в фоновом режиме, занимаясь другими делами — так, как теперь слушают музыку люди молодого поколения. Особенно для этого подходит время, приходящееся на поездки в транспорте на работу и обратно, на утренние сборы перед выходом из дому, на обеденные перерывы, на походы по магазинам, на всевозможные домашние дела, на выгул собаки, на оздоровительный бег, а также другое не слишком напряженное время, какого всегда наберется никак не менее четырех часов в день.

Таким образом за первый месяц я прослушиваю «Евгения Онегина» около тридцати раз. Этого достаточно, чтобы весь роман отложился в памяти — хотя пока, может быть, и не очень твердо. На втором месяце я продолжаю слушать, но делаю это не просто пассивно. Пока я слышу одну строку, я уже мысленно спрашиваю себя: а как звучит следующая? А еще через пару недель я, вместо того чтобы слушать, уже сам начинаю мысленно (а еще лучше — вслух) проговаривать строфы одну за другой. Если же при этом у меня возникают затруднения, я всегда могу получить подсказку, обратившись всё к той же аудиозаписи или же к тексту, который я теперь специально для таких случаев всегда держу под рукой.

Конечно, на проговаривание требуется больше времени, чем на слушанье, но зато и возможностей для этого предоставляется больше — это можно делать, например, стоя под душем, плавая в бассейне или сидя на каком-нибудь скучном совещании. Примерно к исходу второго месяца весь «Евгений Онегин» будет настолько хорошо отпечатан в памяти, что можно будет легко и свободно декламировать его со сцены.

Не секрет, что прочность запоминания зависит от числа повторений. Однако повторения следует считать не в разах, а в днях. Вопрос стоит не так: «Сколько раз ты повторил?», а так: «Сколько дней ты повторял?» Для того чтобы повторение возымело эффект, оно должно отстоять от предыдущего хотя бы на несколько часов, а еще лучше — на один день, чтобы промежуток включал в себя ночной сон, во время которого, как известно, наш мозг перерабатывает впечатления дня и заполняет долговременную память новым содержимым.

Поэтому когда перед нами стоит задача запомнить большой объем информации, было бы неразумно разбивать ее на много маленьких кусочков и каждый день пытаться за один присест как можно прочнее заучить один-единственный кусочек. Такая «кусковая» стратегия работает очень плохо, поскольку основана на повторениях, которые следуют друг за другом через считанные минуты или даже секунды. Это то, что принято называть «зубрежкой». Гораздо лучше ежедневно пропускать через себя весь объем информации целиком, даже не стараясь ее специально запомнить.

Когда мы занимаемся самостоятельно, мы всегда вольны выбрать более эффективную «целиковую» стратегию. Если же мы обращаемся к преподавателю, выбора у нас нет. Причем выбора нет не только у нас, нет его и у преподавателя. Отношения между преподавателем и учеником принципиально основаны на недоверии. Преподаватель не только дает задание — он еще обязательно должен проконтролировать его выполнение. Однако «целиковая» стратегия не совместима с такой постановкой дела. Практически на протяжении всего процесса обучения, когда я, например, просто слушаю аудиозапись «Евгения Онегина», все мои результаты носят исключительно внутренний характер и не поддаются внешнему контролю. Поэтому — тут без вариантов: занятия с преподавателем всегда неизбежно проходят в рамках неэффективной «кусковой» стратегии.

На этом тема отрицательной роли преподавателя еще далеко не исчерпана. Мы продолжим говорить об этом в следующий раз. А сейчас: до свидания, до новой встречи.