Но вернемся в студию к доктору Филу. Его тоже можно понять. Вот перед ним сидит не кающаяся грешница, а напротив — чересчур грамотная мамаша, которая с нескрываемым вызовом заявляет, что перепробовала все рекомендованные методы воспитания и даже пошла чуть-чуть дальше, но всё равно ничего не помогает. Когда специалист-профессионал не может предложить доверившемуся ему клиенту ничего конструктивного, у него остается только один выход:

— Я хочу сразу внести ясность, — говорит доктор Фил, обращаясь частично к Джессике, частично к аудитории, состоящей из сердобольных женщин, утирающих слезы. — Этот ролик снимали не мы. Это снимала ваша дочь. Потому что, если бы это снимала моя съемочная группа и они бы не вмешались и не положили бы этому конец, то тогда с моей съемочной группой было бы что-то очень не в порядке. Я уверен, что всякий, увидевший этот сюжет, скажет, что это совершенно возмутительно, что это выходит за всякие рамки, что это жестоко, бесчеловечно, контрапродуктивно. Сожалею, но я просто обязан сказать вам правду.

— Таково ваше мнение, — отвечает Джессика, пытаясь сохранить собственное достоинство. — Но это то, почему я здесь.

— Я рад, что вы здесь, потому что я говорю вам: так дальше не пойдет. Если, как вы утверждаете, вы прошли через всё: вы пробовали тайм-ауты, вы делали то, вы делали это — если вы дошли до того, что мы сейчас видели, то вы должны отказаться от ребенка, потому что вы себя уже не контролируете. Вы изуродовали его во всех отношениях: интеллектуальном, эмоциональном, социальном! И я пока не вижу, что убедил вас в вашей неправоте.

— Она просто монстр! — кричит кто-то из зрителей.

— Ну, нет, я так не считаю, — отзывается доктор Фил. — Я не считаю, что вы по своей натуре монстр. Вы просто запутались. Я думаю, вы делаете то единственное, что можете, но это совершенно неприемлемо.

— Тогда скажите мне, что я должна с ним делать!

— Вы утверждаете, что в тот день он соврал вам и пытался скрыть, что вытянул три карточки?

— Именно так.

— Послушайте меня: я бы на его месте тоже соврал. На самом деле вы приучаете его ко лжи. Судя по результатам, то, что вы делаете, совершенно не работает!

— Так скажите мне наконец, что сработает! Я буду счастлива делать что-то другое!

— Я полагаю, вам ужасно не терпится получить ответ. Если уж быть совершенно откровенным: вы не любите этого ребенка.

— Я его люблю, но мне совсем не нравится, как он себя ведет.

— Допустим, его поведение объясняется каким-то психическим отклонением. Это значит, он болен. Болезни надо лечить. За болезнь нельзя наказывать. Я вам гарантирую: вы достигли бы в десять раз большего эффекта, если бы просто сели рядом с ним и шепнули ему на ушко...

— Я делала это!

— Ну, знаете! Вы можете говорить: я делала то, я делала сё! Но надо же знать меру! Мне дела нет до того, что вы пробовали и сколько раз! Всё это нисколько не оправдывает того, что вы делаете теперь, потому что это подпадает под статью «Жестокое обращение с ребенком».

— Но я уже дошла до отчаяния! Я действительно не знаю, что мне с ним делать! Поэтому я и написала вам. Я соглашаюсь сидеть здесь, на глазах у всей публики, и позволяю ей обсуждать меня, потому что пришла к вам за помощью для моего сына.

Вместо ответа доктор Фил передает слово молоденькой, бойкой, смазливой дамочке, сидящей в первом ряду зрительного зала, которую он представляет как профессионального юриста, специализирующегося на защите детей. Элегантность и ухоженность этой дамочки составляют резкий контраст с внешностью Джессики — типичной многодетной домохозяйки, которая в вечных хлопотах о детях не слишком-то успевает следить за собой.

— Доктор Фил, ни один человек в этой аудитории не может оставаться сидеть на своем стуле, — говорит дамочка с такой горячей убежденностью, как будто все действительно повскакали с мест (при этом свою обличительную речь она тоже произносит сидя). — Мы все повергнуты в ужас. Мы видим этого маленького мальчика, который выглядит так сладко и невинно, и мы видим, что вытворяет эта женщина. Мы просто шокированы!

Затем она обращается к Джессике:

— Понятно, что вы дошли до отчаяния. Но вы же взрослый человек! Тут всё предельно ясно: это статья «Жестокое обращение с ребенком»! (Аплодисменты.) Представьте, что это вам самим налили в рот острого соуса! Этот маленький мальчик может задохнуться. Я спрашиваю: он вообще дышит? Он может умереть! Это настоящая пытка! Мы все знаем, как пытают военнопленных: на них брызгают водой. Он может заболеть воспалением легких! С ним может случиться что угодно! Это шок! Полный шок! Учителя и медицинские работники обязаны сообщать о таких случаях. Если маленький мальчик придет в школу и скажет: «С меня сняли одежду и поставили под холодный душ», — то служба защиты детей сразу же постучится к вам в дверь и этого маленького мальчика больше не будет у вас дома. Так что вы просто обязаны прекратить это! (Аплодисменты.) И это еще большой вопрос, можно ли оставлять с ней ребенка, пока она не пройдет курс психологической помощи. (Аплодисменты.)

Далее доктор Фил поочередно предоставляет слово всем желающим высказаться из зала.

— Ну, насчет того, что вы пытались делать, — говорит одна из присутствующих дам, довольно вульгарного вида, высокомерно задирая нос кверху и презрительно щуря глаза. — Почему вы ничего не сказали о том, что пытались поощрять ребенка, чтобы изменить его поведение? (Аплодисменты.) Всё, о чем вы говорили, это наказания, наказания и наказания. (Бурные аплодисменты.) И в этом ваша проблема. Вот почему у вас ничего не получается. Я сама воспитала троих детей, и мне не надо было запихивать их под холодный душ и вливать им в рот острый соус, понятно? Так детей не воспитывают. Особенно если ребенок попадает к вам из такой обстановки, где его, возможно, никто не любил. Где ваша любовь? Вы демонстрируете ему не любовь, а ненависть! (Бурные аплодисменты.)

— Но вы утверждаете, что пробовали это? — обращается доктор Фил к Джессике.

— Да, я пробовала это, — отвечает Джессика.

— Тогда попробуй еще! — швыряет ей высокомерная дама, сопровождая свои слова размашистым уничижительным жестом.

— Когда я увидела... вашего сына... — берет слово другая дама, — я была возмущена... и... мне больно за него... все кругом плачут... я слышала слезы в аудитории... — Тут ее сбивчивая речь обретает второе дыхание, и она с жаром выпаливает: — Его надо забрать из дома немедленно! Немедленно! (Возгласы одобрения, бурные аплодисменты.)

После множества выступлений такого сорта доктор Фил подводит итоги:

— Ребенку нанесен ущерб, и это значит, что он нуждается в помощи. Прежде всего он нуждается в том, чтобы вы, Джессика, нашли в себе силы — искренне и убежденно — посмотреть ему в глаза и сказать: «Кристоф, я прошу у тебя прощенья за то, что я сделала». Он нуждается в индивидуальной психотерапии, где ему могли бы объяснить: «Знаешь что — ты в полном порядке! Ты не всегда принимаешь лучшие решения, но ты замечательный маленький человек. Мы любим тебя, мы заботимся о тебе, и мы собираемся тебе помочь». Я готов обеспечить Кристофу профессиональную психологическую и медицинскую помощь, с тем чтобы установить точный диагноз того, что происходит. Я готов предложить помощь вам, Джессика, в отношении вашего гнева, потери самообладания и вашего непонимания того, к чему ведет гнев и потеря самообладания. Но для этого вы должны полностью открыть свой дом для психотерапевтов, которые будут контролировать все ваши действия и, если нужно, установят камеры видеонаблюдения.

— Конечно, разумеется, — отвечает Джессика.

— И если что-то пойдет не так, — продолжает доктор Фил, — то мы подключим службу защиты детей, и ребенок будет изъят у вас незамедлительно. Вы согласны на такие условия?

— Да. Только я хотела бы уточнить: это относится ко всем моим детям или только к Кристофу?

— Ну, я не изучал обстановку у вас дома и не знаю, насколько вы неадекватны. Пока речь идет об этом ребенке. Но когда приедут психотерапевты, они во всем разберутся. Вам и вашему мужу будет оказана профессиональная помощь.

Конец телешоу.

01.01.2012
Рассылка «Домашнее образование», выпуск 21