<< Назад  |   Оглавление  |   Далее >>

Хвала учебе — проклятье школе

4. Почему в средней школе учат бесполезным вещам?

Разговор академика с аспирантом о стандартах образования

Сразу хочу предупредить читателя о том, что диалог, который приводится ниже, представляет собой чистейшую выдумку. Всякое сходство с реальностью носит непреднамеренный, случайный характер.

 

— Здрасьте, Вильгельм Альбертыч, — говорит молоденький аспирант, робко просовывая голову в кабинет большого начальника. — Вы меня вызывали?

— А, Артурчик! Заходи, дорогой, садись, — отзывается хозяин кабинета, основатель и бессменный руководитель Иститута Инновационной Педагогики, всемирно известный академик Паушаль.

Аспирант входит и садится на краешек стула сбоку от стола академика. Тот тем временем продолжает:

— Тут, Артурчик, вот какое дело. Ты ведь, наверно, знаешь, что мы выиграли в прошлом году тендер на разработку Государственного стандарта среднего образования?

— Угу.

— Тендер большой, на 99 миллионов. Сам понимаешь, какая тут ответственность. Через две недели мы должны представить результат. Я хочу, чтобы ты этим занялся.

— То есть я должен написать этот самый стандарт?

— Именно так! Я знаю, что на тебя можно положиться. Из всех нынешних аспирантов ты самый сообразительный.

 

— И тогда из этих 99-ти миллионов мне перепадет хотя бы...

— Э-э... нет. На это не рассчитывай. Мы и так уже вышли из бюджета. Денег нет ни на что. Вот, к примеру, я завтра лечу на международную конференцию во Флориде. И что же ты думаешь! Для меня, для директора института, пришлось брать билет в эконом-класс. Вот до чего мы обнищали! Так что сразу откровенно тебя предупреждаю: на прибавку к стипендии не рассчитывай. Да если бы деньги и были — всё равно. Нету у нас в бюджете такой статьи, по которой мы могли бы тебе заплатить. Ты о другом подумай. Ведь это ж какая честь! По твоим разработкам будет учиться каждый школьник в нашей стране! Ты потом всю жизнь будешь этим гордиться!

— То есть всё, что я теперь запишу в стандарт, потом всюду будет реализовано на практике?

— Ну, конечно! В пределах разумного... Если у тебя уже есть какие-то идеи, можем обсудить их прямо сейчас.

— Ой, Вильгельм Альбертыч, так у меня идей— целая куча.

— Вот и чудесно! Выкладывай!

 

— Вы знаете, я всё размышляю над вопросом: зачем, вообще, нужно образование? К чему оно должно подготовить ребенка? К труду, к взрослой жизни, ведь так?

— М-м...

— Тогда почему же мы изолируем ребенка от всего на свете и запираем в классной комнате? Почему за долгие годы подготовки к труду он не производит ни одной вещи, которую можно было бы продать хотя бы за одну копейку? Почему не оказывает никому ни одной, хотя бы копеечной, услуги? Почему мы лишаем его возможности хотя бы просто понаблюдать за тем, как другие люди — взрослые профессионалы — производят вещи и оказывают услуги? Почему мы, вообще, не даем ему контактировать с представителями каких-либо других профессий, кроме школьных учителей? Во всех учебниках по педагогике написано, что дети учатся через подражание. А чему может подражать ребенок в школе?

— Так-так-так...

 

— Нет, я, конечно, не предлагаю упразднить школу и оставить всех учителей без работы. Но если мы действительно хотим научить детей чему-то дельному, то учебу нужно строить совсем по-другому. Учитель должен стать посредником между ребенком и профессиональным производителем. Учебу надо организовать так, чтобы ребенок присутствовал при самых разнообразных видах человеческой деятельности и чтобы он мог принимать в ней посильное участие. И когда ребенок увидит, что для какой-нибудь интересной, престижной работы нужно, например, уметь решать квадратные уравнения, он сам первый попросит учителя, чтобы тот научил его квадратным уравнениям.

 

— А если ребенок освоит ненароком какое-нибудь дело так, что будет выполнять его лучше взрослого?

— Вот и хорошо!

— Так он же сам захочет деньги зарабатывать!

— Ну и пусть!

— Ты что! Так же нельзя! Этак, пожалуй, какой-нибудь сопляк-малолетка подсмотрит, как я руковожу институтом, и окажется, что он лучше меня может подписывать бумаги, сидеть в президиумах и зачитывать доклады на конференциях. И всё это он согласится делать за один процент от моей нынешней зарплаты! А меня куда ты прикажешь деть?.. Ну, ладно, я уже в возрасте. Меня ты еще можешь отправить на пенсию. А что ты собираешься делать с теми, кому до пенсии еще далеко? Ведь не все же работают хирургами и пианистами. Большинство людей выполняет работу, которую всякий мало-мальски сообразительный подросток может освоить за два-три месяца... Нет, то, что ты предлагаешь, — это чудовищно и совершенно недопустимо. Это называется хищническая эксплуатация детского труда!

— Разве?.. М-да, об этом я как-то не подумал.

— Вот-вот!

 

— Но как же тогда получается? Выходит, что школа для того и существует, чтобы держать детей подальше от профессиональной жизни взрослых? Выходит, что учеба нужна не для того, чтобы подготовить ребенка к производительному труду, а наоборот — для того, чтобы не давать ему делать ничего полезного? И это вовсе не случайно — что ребенок за годы учебы не производит ни одной вещи, которая имела хотя бы копеечную стоимость? Это не какое-то недоразумение —именно так это и задумано?

— Я вижу, что не ошибся, когда решил поручить тебе написать стандарт для Министерства образования.

 

— Ну, хорошо. Пусть дети будут изолированы и сидят в школах. Но, Вильгельм Альбертыч, Вы не будете возражать, если мы их там всё-таки научим чему-нибудь путному? Чему-нибудь такому, что потом с хорошей вероятностью могло бы пригодиться им в жизни.

— Чему, например?

— Ну, например, плавать или машину водить...

— Ты, значит, хочешь к каждой школе пристроить бассейн и автодром? И это — в то время, когда на повестке дня стоит оптимизация госрасходов на образование! Нет, школа должна обходиться государству настолько дешево, насколько это вообще возможно. Поэтому, пожалуйста, никаких излишеств. Столы, стулья, доска, мел, учебник, ну, в крайнем случае, простенький проектор — вот и вся материальная база. Ну, может быть, еще на всю школу — одна классная комната, оборудованная какими-нибудь самыми дешевыми и дрянными компьютерами, чтобы, так сказать, идти в ногу со временем.

 

— Понятно. Но, всё равно, давайте сделаем так, чтобы жизнь детей была наполнена чем-то интересным. Давайте будем учить их всяким искусствам: пусть они рисуют, поют, танцуют, играют на гитаре, сочиняют стихи, ставят спектакли. Пусть побольше участвуют в разных выставках, концертах, конкурсах. Это не так уж и затратно. Автодромов строить не нужно.

— А кто, по-твоему, будет учить детей всему этому — пению, танцам и так далее?

— Как кто? А школьные учителя?

 

— Послушай, Артур, ты ведь еще совсем молод. Ты, наверно, еще очень хорошо помнишь свои школьные годы.

— Помню, как же не помнить!

— Ты можешь представить себе своего классного руководителя, который у вас был в выпускном классе? Можешь?

— Могу. Вот она, Нина Пална, как будто живая перед глазами стоит.

— Интересно, как она выглядит?

— Ну, знаете, грузная такая дама: мешки под глазами, двойной подбородок.

— А можешь себе представить, чтобы она вышла перед классом и начала танцевать что-нибудь из современных танцев?

— Э-э, нет.

— Или спела бы какую-нибудь арию?

— Тоже нет.

— Так как же она могла бы научить вас разным искусствам?

— Ну нет, Нина Пална, наверно, не смогла бы.

— А кто-нибудь из других учителей смог бы?

— Не знаю. Что-то так сразу на ум никто не приходит.

— Но у вас же в школе наверняка был учитель рисования, учитель пения...

— Эти? Нет, эти бы тоже не смогли.

— В том-то всё и дело. Чтобы учить искусству, надо самому иметь хотя бы минимальный талант. А учитель — это профессия массовая. Среди учителей, конечно, есть выдающиеся личности, но при планировании педагогического процесса мы должны исходить из того, что средний учитель никакими талантами не обладает. Он должен уметь пересказать содержание стандартного учебника, но на большее мы рассчитывать не вправе.

 

— Понятно. Искусство, значит, тоже отменяется. Но тогда надо, чтобы школьные учебники были написаны талантливыми людьми. Надо, чтобы их интересно было читать. В них должна содержаться информация, которая реально нужна людям.

— Какая же такая информация?

— Ну, например, о законах нашего государства. Чтобы каждый знал, на что он тут имеет право, на что нет. Чтобы умел отстаивать свои интересы. Чтобы не стеснялся возвращать в магазин товар, который ему не понравился. Чтобы не позволял себя никому обманывать. Чтобы не попадался на удочку мошенникам. Чтобы не боялся, когда надо, вступить в конфликт. Чтобы мог, если понадобится, открыть бизнес и грамотно составить любой договор. Чтобы для него не было проблемой написать заявление в полицию, в прокуратуру, в суд. Чтобы знал, как вести и выигрывать судебные процессы.

— То есть ты предлагаешь сделать так, чтобы каждый выпускник школы был сам себе юристом и адвокатом?

— Да. Потому что это пригодилось бы всем без исключения.

 

— А как ты думаешь, как отнесутся к такой идее профессиональные юристы, которые будут делать экспертное заключение на твой стандарт образования?

— Э-э... Ну, надо полагать, что они отнесутся к этому отрицательно.

— Правильно! Потому что если средняя школа будет всех поголовно снабжать подобными знаниями, то это погубит юристов как профессию. Юридические услуги будут стоить настолько дешево, что никто не сможет заработать на них сколь-нибудь приличного куска хлеба. Все, у кого есть хоть немножко ума и способностей, будут заниматься чем-то другим. В юристах будут ходить только последние лентяи и тупицы. Это будет просто катастрофа!

 

— Но то же самое можно сказать и про другие профессии...

— Именно! Поэтому всеобщее обязательное образование в принципе не должно давать каких-либо профессиональных знаний, то есть таких знаний, которые позволяли бы зарабатывать деньги. Если уж мы и обучаем ребенка математике или, скажем, юриспруденции, то только не так, чтобы он потом мог устроиться на работу математиком или юристом. Если уж мы и учим его писать по-русски, то только в особом жанре школьного сочинения — в жанре, который гарантированно никогда не найдет практического применения.

— Но тогда выходит, что это вообще неважно — чему мы будем учить детей в школе, лишь бы они были изолированы от профессиональной деятельности взрослых и не узнали ничего о том, как можно заработать деньги...

 

— В сообразительности тебе не откажешь. Но есть всё-таки традиции, которые лучше не нарушать. Если мы из школьного курса геометрии уберем скалярное произведение, то сразу же поднимется крик, что без скалярного произведения жизнь прожить никак невозможно. Не потому, чтобы это было на самом деле так, а просто многим людям нравится покричать. А если мы, наоборот, добавим в курс векторное произведение, то кричать будут о том, что бедные школьники и без того слишком перегружены. Но это, конечно, не значит, что ты должен будешь вспомнить содержание школьной программы, чтобы написать свой стандарт. Пиши исключительно общими, расплывчатыми фразами, которые лишены какого-либо конкретного содержания, и тогда ни у кого не возникнет никаких возражений. Например, ты можешь написать, что изучение геометрии должно обеспечить владение основными понятиями о плоских и пространственных геометрических фигурах, их основных свойствах; сформированность умения распознавать на чертежах, моделях и в реальном мире геометрические фигуры; применение изученных свойств геометрических фигур и формул для решения геометрических задач и задач с практическим содержанием. И этого будет совершенно достаточно.

 

— Хорошо, Вильгельм Альбертыч. Я всё понял и всё сделаю. Как я понимаю, подробности этого разговора должны остаться между нами?

— Лично мне — всё равно, но, по-моему, в твоих же интересах — поменьше трепать языком. Если ты начнешь кому-нибудь докладывать, что главная задача школы — отгородить детей от всякой полезной деятельности, то тебя, мягко говоря, не поймут...

27.12.2014